Их сороковые

Война, эвакуация, землянка на самарском косогоре, голод. Мама работает на мясокомбинате. Каждую смену старается вырезать "мясные стельки", спрятать два куска мяса в галошах, прошагать через проходную,  чтобы этими отбивными прокормить семью. Дети играют в заброшенном карьере на берегу Самарки. Место красивое и зловещее. По вечерам туда заезжают воронки, нквдешники расстреливают десятки людей. Мальчишек, которые подсматривали за этим из-за кустов, всегда удивляло - преступников выводили в нижнем белье, а после расстрела аккуратно грузили тела и куда-то увозили, хотя завалить их песком можно было и там. Оставляли только гильзы, которые пополняли детские запасы всяких штук, на которые можно было выменять что-то интересное и бесполезное. Рядом пленные немцы разгружают баржи с диким камнем. Первое время таскали огромные валуны голыми руками. Носилки им дали много позже. Поэтому они старались взгромоздить непосильную ношу на спину или поддержать подолом рубашки. Руки в кровь. Картина почему-то не вызывала праведных усмешек победителей. Наоборот, жители окрестных лачуг сочувствовали вчерашним врагам, подкармливали и те в благодарность, помогали им по хозяйству. Диковинка, немец сделал в землянке окно с одной створкой и двумя стеклами в ней. По нашему - стекло пакет. К удивлению жильцов, окошко спасло жилье от сквозняка и считалось самим теплым. Настоящую же угрозу для пленных представляло тихое озеро, прозванное местными поганым или вонючим. После тяжелой работы ничего не подозревающие немцы спешили искупаться и исчезали в топи. Народ знал, если кто туда попал, спасать бесполезно, сам пропадешь.


Таковы сороковые по воспоминаниям моего двоюродного деда. Совсем другие, чем по телевизору. И они мне почему-то дороже. Я им верю.